Новости

Журнал "УФА": Немажор

10 января 2022

Памяти Ильгиза Каримова

Текст: Галина Ишмухаметова

Он перешел в английскую 39-ю школу из 1-й на Социалистической, что размещалась в старом бревенчатом особняке, обшитом снаружи дранкой и побеленном известкой. 39-я показалась хоромами - все было там величественно, но перила на лестницах тоже были - как же с них не съехать, пока учитель не видит?! Но учителя, как на грех, все видели: «Ильгиз, вы же сын Мустая Карима! Вам непозволительно так себя вести», - мягко одергивал его любимый учитель русского языка и литературы Герман Константинович Миняев. Настроение сразу портилось - ему так не хотелось, чтобы его считали писательским сынком, «мажором», как сегодня бы сказали. По природе Ильгиз был негромкий - «подросток с врожденной интеллигентностью», шептались о нем учителя. Но Каримов время от времени вступал в драки на стороне слабых, регулярно защищал девчонок. В чем мне кокетливо призналась как-то одна взрослая дама, учившаяся с ним в параллельном классе.

Под руководством Миняева увлеченные словом ребята выпускали литературный альманах «Уфимская весна», где публиковались стихи и рассказы школьников. Ильгиз свои вирши из личных дневников на суд редколлегии не представлял, считал их не более чем графоманией. А вот его переводы рассказов с башкирского известных писателей Сагита Агиша, Хасана Мухтара назвал удачными даже взыскательный к нему отец, переводы с английского «Новогодней песни» Альфреда Теннисона похвалила самая строгая в школе «англичанка». 

Он мечтал стать журналистом, писателем - эта отцовская стезя ему была знакома с младенчества. Но ведь для этого нужны впечатления! Отцу повезло: в войну до Европы дошел, а он только раз в Москве и был, когда с мамой отца еле живого из больницы забирали. Ильгиз бредил мореходкой, даже на медкомиссию по собственной инициативе сходил - забраковали из-за близорукости. Зато случай представился, когда однажды к отцу заглянули поэты с Дальнего Востока и предложили Ильгизу поехать с ними на Амур, и, несмотря на слезы и уговоры мамы, отец дал добро: пусть съездит жизнь узнает. Из той эпопеи он привез несколько очерков, опубликованных потом в юношеских журналах и газетах и, разумеется, массу незабываемых впечатлений. Вернулся и поступил в Башгосуниверситет на филфак, а с третьего курса по целевому набору вместе с группой башкирских студентов перевелся в МГУ - такая практика подготовки национальных кадров существовала много лет и прекратилась лишь с падением СССР.

Ребята быстро освоились в Москве, жили в общежитии - скучать не приходилось. Ильгиз чаще других пропадал в библиотеке, читал запоем - благо Ленинка была теперь под боком. Диоптрии на очках, конечно, прибавлялись, но это ерунда по сравнению с тем удовольствием, что получал он от книг. Учился легко, умудрялся друзьям помогать на экзаменах - многие старались зайти с ним - всегда подскажет. Но случился однажды конфуз: сын фронтового друга отца боялся сдавать на вступительных историю. Ильгиз взялся помочь. Недолго думая, переклеили фото, и Каримов бодро зашел в аудиторию. А там за столом экзаменационной комиссии восседала прекрасно знающающая его куратор группы Руфина Анатольевна Иванова. Развязка наступила быстро - отчислили, правда, пообещали через год восстановить. 

Он возвращался в Уфу с тяжелым сердцем, представляя, как огорчатся родители. Открыв дверь, отец в самом деле побледнел: «Заболел?!» Во время морских странствий Ильгиз в самом деле подхватил туберкулез, пришлось его основательно лечить. И тут родители не на шутку испугались, но стоило сыну все честно рассказать - лишь улыбнулись: товарищу же хотел помочь! Зато этот год оказался опять очень продуктивным для Ильгиза - его позвали корреспондентом в многотиражку «Водник Башкирии» Бельского речного пароходства - крупнейшего по тем временам ведомства. И опять он оказался в своих любимых стихиях: в командировку можно сплавать, да и перо заточить рядом с такими маститыми журналистами, как Эдик Годин, Иосиф Рябой. Захаживал он частенько и в «Ленинец», где тогда трудились Эдвин Нуриджанов, Лиля Перцева, Давид Гальперин. Ремель Дашкин, Роман Назиров, Газим Шафиков - отличная собралась там команда, было у кого учиться. 
А через год Ильгиз вернулся в Москву, восстановился в МГУ и потихоньку обрастал московскими связями в писательских кругах. Его пригласили работать в «Литературную Россию» в отдел национальных литератур. Туда частенько заглядывали начинающие авторы из национальных республик и уже вполне себе известные и уважаемые аксакалы. Ильгиз симпатизировал талантливому чувашскому поэту Геннадию Айги, попавшему в опалу лишь оттого, что турецкий поэт-коммунист Назым Хикмет отметил его творчество как прогрессивное, что поэзия Айги вырывается из прежних, уже изживших себя поэтических форм. Вот и все! Айги стал альбиносом - отличным от других. Не дикость ли?! Ильгиз возмущался, даже статью написал в поддержку талантливого поэта, но редколлегия газеты ее не пропустила. Тогда Каримов стал помогать потихоньку: в рубрике «Опубликовано за рубежом» дал «информашку» в три строки о том, что во Франции издали сборник стихов Айги. Союз писателей Чувашии отреагировал моментально: раз сама «Литературная Россия» сообщает, значит, опала с Айги снята, надо срочно издавать его сборники в Чебоксарах. И издали, да не один!

Айги в свою очередь познакомил Ильгиза с удивительной женщиной - Бертой Александровной Невской. Еще в 1905 году она вступила в партию эсеров-максималистов и своим взглядам не изменяла никогда. За что была сослана в Сибирь при царе Николае, потом при Ленине, а третий раз - при Сталине, - и после его смерти Берта Александровна наконец вернулась в Москву и ее квартира стала штабом для всех бедных литераторов из Сибири, часто из-за безденежья останавливающихся у нее на день-два, а то и неделю. 

Ильгиз обожал Берту Александровну, но никак не мог перейти с ней на «ты», как это повелось в ее доме, где к ней обращались - Берточка! Умирая на руках у друзей, Невская повторяла: «Караул не ждет!» Все думали, что она бредит. Но не Ильгиз: он прибежал домой, достал Шексира и прочел слова умирающего Гамлета: «Смерть - это караул, который не ждет». Многие тексты классиков, в том числе зарубежных, он мог цитировать целыми главами и страницами. При этом его, как и Мустая Карима волновала судьба национальной культуры - об этом они часто спорили, вовлекая в дискуссию и друзей отца. Находились уважаемые философы и даже писатели, считавшие, что ассимиляция малых народов неминуема, так зачем же тратиться на обучение их детей на родных языках, издание национальной литературы?! 

Горячие диалоги обычно случались в Союзе писателей России и СССР. Однажды держал удар по этому поводу и Ильгиз Каримов. На одном из расширенных заседаний редколлегии «Литературной России», где он тогда работал, дали слово приехавшему из Иркутска Валентину Распутину. Сибиряк с некоторым раздражением заявил, что в докладе отметили хорошую работу отделов национальных литератур, критики, искусства, а где же, мол, тогда литература?! Каримов не смолчал: «А с каких пор национальные литературы уже не литература?!» В зале повисли тишина и замешательство. Но главный редактор быстро нашелся и сменил тему. А в перерыве раскрасневшийся Распутин подошел к Ильгизу объясниться: против национальных литератур, мол, ничего против не имею, только русской литературы мало.

Ершистость и принципиальность Ильгиза Каримова была, как верно подметили еще школьные учителя, интеллигентной. В каком бы гневе он ни пребывал (а такие минуты, согласитесь, бывают у каждого человека), грубости от него никто не слышал. Он был очень тонким и проницательным человеком - «Наша ходячая энциклопедия», - шутили его дети Айгуль и Нияз. Потом и любимая внучка Алиса, доверявшая только деду свои первые творения и секреты. Мустай Карим с юности сына наставлял: ты целыми сутками читаешь, а писатель должен свои вещи писать, над тобой же довлеет прочитанное!

И в самом деле Ильгиз очень критично относился к собственному творчеству: публиковался мало, значительно меньше, чем писал в стол. Основным ремеслом выбрал для себя переводы с тюркских языков. Но и здесь работал основательно, вдумчиво, отдавая приоритет качеству переводов, а не гонорару, который, разумеется, в семье двух литераторов не бывает лишним.

Ильгиз Каримов перевел практически всю прозу и драматургию Мустая Карима. Он как-то говорил, что по молодости его юношеский максимализм и вращение в столичных литературных кругах ошибочно склоняли его к мысли, что башкирские спектакли про деревенскую жизнь несовременные, излишне наивные, не интересны русскому зрителю. Но уже в 1999 году, когда мы случайно столкнулись в московском театре «Содружество на Таганке», где Башдрамтеатр давал «Страну Айгуль», Ильгиз Мустафович признался, что совсем по-иному воспринял спектакль, чем премьеру в 1968 году - тогда они назвали свою дочь по имени героини, но глубокого понимания не случилось. После ухода из жизни народного поэта, сын-переводчик окончательно «повзрослел» и винил себя в том, что мало расспрашивал Мустая Карима о фабуле каждого произведения, о подробностях в творчестве, многочисленных друзьях и знакомых отца, с кем он прошел войну, а потом сотрудничал на ниве литературы. И вдруг и сами произведения отца раскрылись ему глубоко, в той наивности, как он в молодости полагал, были сокрыты мудрость и чистота героев. В период подготовки к празднованию 100-летия Мустая Карима Ильгиз Мустафович торопился завершить работу с рукописями отца, его дневниками, письмами для десятитомного издания. Альфия Мустаевна Каримова очень благодарна брату за его вклад в подготовку сценария фильма «Сестренка» по повести «Радость нашего дома». Для автора сценария Айдара Акманова советы Ильгиза Каримова оказались бесценными. И успех «Сестренки», отмеченный уже не одной премией кинофестивалей, - во многом заслуга Ильгиза. Очень жаль, что сам он не увидел этот фильм, не дожил до 100-летия Мустая Карима.

...4 января 2019 года на прогулке с женой около дома он неудачно упал и сломал шейку бедра. Обострились все болезни, каких было уже немало. Вмешательство врачей спасения не принесло. В последние дни он уже не говорил, а только из последних сил улыбался и целовал руки жены Назифы, когда она подносила ложку с бульоном. Думал ли он тогда о строчках Шекспира и про «караул, который не ждет…», мы уже не узнаем. 

10 января 2022 года Ильгизу Каримову исполнилось бы 80 лет. Светлая ему память…

Источник: Журнал "УФА"