«В ночь лунного затмения» на кыргызской земле

История башкирской кочевой семьи, произошедшая более двухсот лет тому назад, рассказанная Мустаем Каримом с большой силой и мощью, по мнению исследователей, является одним из лучших произведений отечественной драматургии второй половины ХХ века. Первая постановка трагедии «В ночь лунного затмения» в 1964 году в Башкирском академическом театре драмы имени Мажита Гафури легендарным режиссёром национального театра Шаурой Муртазиной принесла автору и создателям спектакля Государственную премию РСФСР им. К. С. Станиславского. Затем началось шествие по сценам тюркских народов, которое продолжается до сих пор.

Новая версия этой трагедии в Кыргызском национальном академическом драматическом театре им. Т. Абдумомунова в постановке Уланмырзы Карыпбаева, премьера которой состоялась в октябре, уникальна не столько новым прочтением и своеобразной интерпретацией, хотя в спектакле немало оригинальных режиссёрских находок, сколько великолепными актёрскими работами, запоминающимися своей экспрессией, силой страстей и эмоциональной подачей. Здесь нет второстепенных персонажей: режиссёр даёт проявиться каждому артисту, выводя историю его героя на первый план.

Очевидно, что Уланмырза Карыпбаев идёт в след традиции постановок «Ночи…» и вместе с художником Садыром Ниязакуновым использует в сценографии образ юрты, представленной из расположенных по всему кругу сцены то ли камышей, то ли бамбуковых тростников, внутри которых, как за решёткой, будут разворачиваться трагические конфликты. В световой партитуре Али Бидахмета преобладают зелёные оттенки, создающие ощущение, что действие происходит в болоте или в лесу. Из названия «В ночь лунного затмения» автор спектакля как будто убирает слово «затмение» и оставляет только «ночь». Затмение здесь случилось давно, люди живут в постапокалиптическом мёртвом мире, где нет солнца и луны, следовательно, и жизни. Бесконечные войны забирают сыновей и мужей, а женщины в ожидании любви стареют или рожают от случайных прохожих больных детей. Управляет этим апокалипсисом в спектакле Уланмырзы Карыпбаева хор людей, одетых в классические чёрные костюмы и белые рубашки, в кедах и шляпах. Хор открывает занавес, пролезает через прогибающиеся тростники, постоянно присутствует на сцене, изображая коней, людей, толпу. Это обезличенная и чётко организованная стихия/система, которая не знает милосердия и сострадания.

Танкабике — народная артистка Кыргызской Республики Кулайым Каниметова в отличие от традиционного образа властной и гордой байбисе, что означает «богатая женщина», уже в самом начале спектакля представлена несколько ранимой и уязвимой. Нет, такая Танкабике не сможет противостоять абсурдным законам псевдоаксакалов. Это «битая» Танкабике, прошедшая душевный ад, мудрая, любящая, понимающая мать. Она появляется в глубине сцены с живым огнём, нежно обнимает Дивану, глазами радуется счастью Акъегета и Зубаржат, с надеждой всматриваясь вдаль, ждёт возвращения старшего сына Юлмурзы с войны. Атмосфера первых сцен спектакля пронизана теплом и счастьем также за счёт жёлтого света. Танкабике, крепко прижимая детей, обнимает их в центре юрты, лишь тревожные ноты в музыке и приближающийся хор предвосхищают трагедию, которая постепенно наполняет своим могильным дыханием пространство сцены.

Дервиш — народный артист РК Тилек Жумагазиев возникает тихо, подкрадываясь, словно хищный зверь. Что-то неприятное, отталкивающее есть в его образе. Уж слишком театрально молится и нездоровым блеском сверкают глаза при виде Шафак, много молчит и подозрительно вслушивается в разговоры. Дервиш — это чёрт в обличии святого, диктатор, тиран, который в микрофон скороговоркой выкрикивает обличительные обвинения в адрес молодых и непорочных детей Танкабике, напоминая другого диктатора ХХ века — Гитлера.

Антагонистом Дервиша является незаконно рождённый сын Танкабике Дивана — юродивый, носитель правды и божественного света. Дивана Аскара Качкынбаева — это большой ребёнок, с абсолютно незамутнённым и чистым сознанием. Он не вызывает чувства жалости, как зачастую принято играть этот образ. Напротив, Аскар Качкынбаев наполняет Дивану комическими красками: он смеётся над своими злоключениями, забавно передвигается, переваливаясь с одной ноги на другую, не выговаривает некоторых букв, смакует слова так, что зрительный зал тут же подхватывает юмор и отвечает добрым смехом. А в минуты трагического звучания Диване сострадаешь, так как начинаешь смотреть на происходящее его глазами, чувствовать его сердцем. Незабываема сцена, когда Дивана после приговора аксакалов в рыданиях бросается в объятия матери, и они долго, лежа на земле, плачут. Дивана что-то пытается сказать матери, всматривается в её глаза, ища пощады, но слёзы душат, и он задыхается в рыданиях, а Танкабике тёплой материнской рукой гладит сына по спине, пытаясь укрыть его всем телом, как птица закрывает птенца. Не в силах Танкабике противостоять абсурдным законам. Не в её это власти.

Акъегет — Омурбек Израилов и Зубаржат — Анара Таалайбек кызы появляются в алых рубахах. Они, словно сбежавшие с пастбища жеребята, резвятся, догоняют друг друга, взбрыкивают от удовольствия. Любовь будто запах первой весенней травы кружит им головы, рождая свою песню — свободную, наглую, дерзкую. Акъегет с азартом играет на домбре, а Зубаржат вторит ему голосом. Но вот закон аксакалов разрушает эту идиллию: Акъегет женится на Шафак — невесте погибшего брата, а Зубаржат отдают за одиннадцатилетнего Ишмурзу, поскольку за неё калым уже оплачен. Режиссёр придумывает сцену свадьбы, которой в пьесе нет: под дискотечную музыку все четверо молодых танцуют свой отчаянный танец, нервно отбивая ритм, падая с ног, сбивая друг друга в пьяном кураже. Центральный монолог Акъегета о рабстве духа, идущего наперекор устаревшим канонам, выстраивается как схватка, как бой на ринге. В гневе срывая камыши, он ломает юрту, пытаясь разрушить веками отлаженный уклад, доказать свою правоту — правоту любви, а затем, обессилев, с сожалением смотрит на мать, которая понимает его, поскольку сама когда-то любила, но ничего не может сделать. Ближе к финалу чувства доходят до самого пика, спектакль берёт за горло. Зубаржат стоит у микрофона и произносит свой монолог, словно плач, а в это время в центре юрты происходит патологически чувственная сцена Акъегета и Шафак — Гулнары Сатаровой, которая является самым несчастным персонажем в этой пьесе. Шафак — своего рода «без вины виноватая». Её мужа забрали на войну сразу же после свадьбы, она не успела испытать женского и материнского счастья. После смерти Юлмурзы её отдают Акъегету, с которым она готова исполнить свой природный долг, но сердце его принадлежит Зубаржат. Гульнара Сатарова играет Шафак, передавая едва уловимые, но сильные эмоции. Во всём её, казалось бы, сдержанном облике и скупости мизансценического рисунка сквозят внутреннее переживание, трагический излом. И только Танкабике понимает Шафак, поскольку сама когда-то оказалась в подобной ситуации. Надевая на руку Шафак серебряный браслет, Танкабике как будто передаёт ей свою судьбу. Браслет как символ искушения и соблазна, обжигает запястье Шафак. Пытаясь смыть с себя преступные мысли, она окунает руки в казан с водой.

Финал спектакля — беспощадный и на первый взгляд громоздкий. Хор загоняет молодых за тростники на съедение волкам, Танкабике с чёрным лицом взывает к Дервишу о пощаде, на что тот с силой отталкивает её и отправляет следом за детьми, в тёмную глубину сцены — пространство смерти. Хор бесчинствует, исполняя пляску смерти. Закрывается один занавес, затем второй, и наконец наступает тишина. Лишь в углу сцены, уткнувшись в колени, тихо плачет младший сын Танкабике Ишмурза — Амангелди Шерик улы. А зрители, едва сдерживая слёзы, долго аплодируют бессмертному творению великого башкирского драматурга на кыргызской земле.

Автор: Айсылу Сагитова

Источник: Рампа Культура Башкортостана