«ПЕРЕД САБАНТУЕМ»
В общественно-политическом, историко-публицистическом и литературно-художественном журнале о столице Татарстана «Казань» опубликован рассказ Мустая Карима «ПЕРЕД САБАНТУЕМ» (перевод Ильгиза Каримова):
«В 1926 году наши перебрали старый дом и прирубили к нему новый сруб. С утра до вечера я возле плотников кручусь. Топоров с молотками касаться мне дозволения нет. Но зато кувыркаться в мягких стружках, бегать по разложенным по двору длинным доскам и прыгать с прислоненной лестницы на землю могу сколько угодно, никто не запрещает. Вскарабкаешься на лестницу, скажешь: «Куда плевок – туда и я», и вслед за плевком сам прыгаешь. А уж сесть верхом на венец сруба, который уже на высоту подоконника поднялся, совсем хорошо, сразу всадником чувствуешь себя.
Завтра Сабантуй. Сегодня из дома в дом ходили, подарки для победителей собирали. Мама хромому Фархетдину два полотенца дала, с вышивкой по концам, и полную тюбетейку наложила яиц. Обычно яйца мальчишкам, вроде меня, достаются, которые первыми выходят состязаться на майдан. Какой он, Сабантуй, бывает, я уже видел. Прошлый год меня даже в далекий Кара-Якуп брали.
Там у кара-якуповских сватов настоящий кумыс пили, а когда на майдан вышли, один дедушка меня «кумысом от рогатой кобылы» угостил. Оказалось, что это айран, только горький очень.
Оказывается, Сабантуй-то не завтра, он сегодня уже, сейчас. И не на срубе я сижу, а нашего резвого Аксала оседлал, в его растрепанную гриву вцепился, на байге скачу. Долго скачу. Смотрю назад. Но там, кроме пыльного облака, ничего нет. Остальные мальчишки, которые на состязание вышли, должно быть, своих тощих лошадок шибко гонят, но те не шибко бегут, далеко отстали. Взгляд падает на высокую жердь со скворечьим гнездом на конце. Но это вовсе не жердь, а столб, что посреди Сабантуя стоит. Ну, кто на самый верх залезет? Ануар, сын Белого Юмагула, старался. Не получилось. Насиб, сын Шарифа Усатого, удачу испробовал. Силенок не хватило. С половины съехал. Никак придется самому сноровку свою испытать. Впрочем, что ее испытывать? Залез и отвязал привязанный к самой верхушке цветастый кушъяулык. Спустился и набросил платок на плечи матери. А когда бежали, только один Коза Галинур обогнал меня. Но зато, когда на поясах боролись, ухватил надутого Индюка Хаернаса и уложил его на лопатки, и все по честному, без жульничества.
Но про то, что настоящий Сабантуй будет завтра, я все же не забываю. На лугу позади улицы Мерзлых труб увидим мы всякие зрелища и представления. Скачки, борьба, состязание в беге, певцы петь будут, плясуны плясать. Один дедушка из далекого аула будет играть на скрипке и байты говорить. На нашей улице тоже есть скрипач по имени Магафур, только играть не умеет. Скрипку он украл где-то. Люди так говорят. Мама в этом году, как и в прошлом, купит орехов мне у купцов, конфету с кисточкой и кишмиша. А семечки и сушеная черемуха у самих есть. Но что самое вкусное, самое сладкое? Лиманат! Не зря же в хмельном застолье поют: «Ай-ли, лиманат, пей и будешь вечно рад...» Его тоже купит мама.
Она повитуха, и положенную мзду ей деньгами тоже воздают. На лиманат-то зажитку хватит. А вдруг майдан отсюда виден? Я встал на бревно. Виден! Правда, не очень ясно, но весь перед глазами. Вот бы хорошо полететь и опуститься прямо на эту околицу. А почему не опуститься-то? Лечу! «Куда плевок – туда и я!» Плюнул подальше и прыгнул. Только земли коснулся, что-то жгучее от пятки до макушки прожгло меня. Из левой ступни струёй брызнула кровь, залила всю ногу. На мой истошный крик тут же появились взрослые. Оказалось, что я прыгнул прямо на торчащий из старой доски ржавый гвоздь. Он мою ногу и проткнул насквозь. Сильно ли от боли страдал, сейчас не помню. Поплевали, пошептали, чистой тряпкой крепко завязали, больше рана не мучила. Но вот боль и отчаяние от сознания, что так глупо лишился завтрашнего праздника, видно, были так сильны, что даже сейчас порою на миг чувствую их. Того ребенка жалко. Может, тогда и вошло в меня постоянное беспокойство: в этом мире и на большое счастье, и даже на маленькие человеческие радости расставлены гибельные ловушки. Сам ли вдруг чувствую, кто-то неведомый ли напоминает, но чем дольше живу, тем больше насторожен. В минуты, когда все на свете позабыв, готов ринуться неведомо куда, или, поверив кому-то, намерен взяться за большие дела, стараюсь остеречь себя: «Коли прыгнешь, прыгай осмотрительно. Может, ржавый гвоздь давно подстерегает тебя. На этот раз не ступню, он твою жизнь, все твое существо насквозь проткнет. И никакие шептания-молитвы и заговоры потом не спасут...»
Но хорошо, что рядом со мной жили милосердные люди, вернее, мне выпало на долю среди милосердных жить. И они, как обычно, утешали: «До рассвета все заживет». «Сабантуй без тебя не начнется», – уверяли меня. Не стали упрекать, мол, сам в своей беде виноват, из-за баловства все это случилось, шалуну, проказнику – в самый раз. Отвлекаясь, скажу: беда никому не «в самый раз». Даже если человек сам в своей беде виноват, ругать нельзя. Ему и без того плохо. Наутро мой старший брат Муртаза запряг Аксала в тарантас. Отец вынес меня на руках и усадил в этот тарантас на охапку зеленого сена, рядом прильнула мама.
Еще трехлетнюю мою сестренку Салису сюда же в довесок взяли. Отец сел за кучера. Поехали. Везде побывали и все увидели. Сладостей, какие купцы продавали, отведали и лиманат попили. Еще сверх того нам с сестрой купили по вырезанному из цветной бумаги петуху... Так что не смог ржавый гвоздь лишить меня праздника. Видать, понимали наши, что праздник старше, выше и сильнее любых напастей. А ведь некоторые из-за впившейся в палец занозы стенают так, словно в грудь мирозданию кинжал воткнули. Тяжело таким. Дай Бог им терпения».
Источник: Журнал «Казань»